персона

 

 

 

 

 

 

 

 

- Не испугалась. Мы потом хохотали с Сережей Мокрицким, вспоминая эти пробы. Во‑первых, он не понял, что я в положении. Говорит мне: «А какой у вас вес обычно?». Я отвечаю: «Сейчас сложно сказать, какой у меня вес, он будет колебаться». «Какая странная девушка, — думает Сережа. — Что значит — колебаться?». И дает мне тяжеленную винтовку Мосина. Его тогда покорило, что за все пробы я ее ни разу не опустила. А когда он узнал, что я жду ребенка, это его добило совсем, потому что для фильма нужен был человек с очень хорошей физподготовкой. А хорошая физподготовка — это не походы в фитнес-клуб на полчаса. Это в первую очередь выносливость. Я не занимаюсь фитнесом, но зато я играю спектакли, весьма непростые физически, много хожу, езжу на метро, а не на машине, веду гиперактивный образ жизни. Поэтому с выносливостью у меня все в порядке. Я вообще человек не изнеженный. Иногда даже завидую людям, которые говорят, что не могут встать рано. А я не понимаю, как можно не встать. В шесть утра — значит в шесть. Не могу сказать, что не устаю. Устаю, конечно, но не так, как многие, — я просто в какой-то момент падаю. И тогда уже никакая сила не может меня поднять. Я думаю, что Мокрицкий эту мою выносливость почувствовал. И мой характер совпадал с его видением героини.

 

 

 

 

- Практически каждый день. Вся съемочная группа стремилась к тому, чтобы все было по‑настоящему. То есть саперная лопатка на попе, полный обвес, тяжелый вещмешок, кирзовые сапоги. А если холодно, на тебе еще столько всевозможной одежды, что ты встаешь — и уже тяжело. А если надо бежать? Кругом вода, грязь, глина. Сцена боя для всех была очень непростой. Но самая жесть — это КМБ, «курс молодого бойца». В фильм в итоге вошла десятисекундная нарезка. Но эти десять секунд дались нам такой кровью… Во‑первых, они снимались семь дней. Что такое крепатура — боль в мышцах, мы забыли на третий. Просто не обращали на нее внимания. А когда в болото полезли, у девчонок началась истерика. В день, когда была ужасная жара, нужно было ползать по‑пластунски по белым пескам. И так дубль за дублем. Даже юмор иногда не спасал. Мне, конечно, истерить нельзя было, я держалась из последних сил.

 

 

 

 

- Там есть сцена, где мы с Женей Цыгановым бежим по саду, а под ногами все взрывается. Мы сначала пробежались просто так, чтобы отрепетировать. А после команды «мотор» пиротехник посоветовал: «Бегите быстрее». Я потом на дубле видела — не то что быстрее, мы практически над землей неслись! Ногу поднимаешь — и сразу взрыв. А для другой сцены я Женю три съемочных дня на себе таскала. Я не думаю, что многие бы его вообще подняли. А я привыкла, в спектаклях тоже, бывает, партнеров ношу. Но физически это, конечно, чрезвычайно сложно.

 

 

 

 

- Я не очень понимаю, в чем смысл сцен с дублером. В том числе обнаженных. Если тебя снимают профессионалы, все равно зритель будет думать, что это ты голая. Правильно? И потом — откуда уверенность, что дублер сыграет хорошо? Например, в сценах боя? Многие из них снимали покадрово, часто возникало лицо. Если все со спины снимать — смысл теряется. И вообще — как я могу своей ролью делиться с кем-то? Не хочу. Пока сил хватает, чтобы о дублере вообще не думать. Вот меня закапывают в землю или там пушка на меня летит… тут даже речь не о здоровье, а каких-то других вещах. Но что сказать? Что я не буду сниматься? А зачем тогда я на это согласилась?

 

 

 

 

 

 

 

 

- В этой истории много серьезного, глубоко психологичного. Мы разбирали ее буквально по косточкам. Вот отношение героини к ружью: винтовка для нее — чуть ли не фаллический символ. Папа растил Люду как мальчика. И она сама пошла на войну, закончив курсы снайперов. Девушка чувствовала в себе силы, чувствовала, что она может что-то сделать для родины. Дальше вот отношения с мужчинами: первая любовь у нее случилась там, на войне (с героем Цыганова Леней Киценко). Но важно не только то, что она участвовала в боях и убивала. В картине, конечно, много взрывов, это настоящий суперблокбастер. Продюсеры очень ревностно следили за тем, чтобы у нас были самые последние, самые новые спецэффекты. Но для меня не это главное. Главное — что там есть любовь и там есть разлука и смерть. Там есть отношения с отцом, которые для нее были очень важны. Там есть просто женщина на войне. Я очень хочу, чтобы эту картину посмотрели 13−17-летние. Может быть, заманят их в кино взрывы, зато потом они поймут что-то другое.

 

 

 

 

- Да, но на самый пик мы попали. В апреле 2014 года съемки должны были возобновиться. В марте я вообще не спала и не понимала, что будет. Но тем не менее все состоялось. Я горда тем, что нам удалось это сделать вместе. 15 июля мы закончили съемки. Украинцы нам надарили вышиванок. Мы все очень тепло прощались, а я так просто рыдала, успокоиться никак не могла. Я не понимала — вот я уеду в Москву, а через два дня мы с этими людьми вообще сможем созвониться? Мы с ними через два дня врагами не станем? Это так страшно. Я очень надеюсь, что в Киеве будет премьера и что мы все соберемся. Это нельзя забыть — съемки, время, которое мы провели вместе. Все это было не просто так, и для меня это не просто главная роль в блокбастере. Это роль, о которой я могу говорить серьезно и с гордостью. Больше скажу: конечно, результат важен, и я хочу, чтобы фильм имел успех в прокате. Но мандража у меня нет, потому что я так много попробовала и сделала на этой картине — и по-человечески, и по-актерски, что благодарна самому процессу съемок. Если будет еще и результат — вообще счастье. Я понимаю, что следующая такая работа будет нескоро. Чтобы вот так же сошлись звезды. Но если бы мне предложили сейчас что-то подобное в смысле эмоциональных, энергетических затрат, я бы счастлива была.

 

 

 

 

А иначе какой смысл профессией-то заниматься? Если не жечь себя, то ради чего? Ради денег? Лучше, наверное, найти мужа со скважинкой. Ради известности? Так это преходяще — сегодня ты популярен, а завтра нет. Сжигать самого себя — это неимоверный кайф. Это круче, чем все на свете.

 

 

 

 

- Каждая роль должна быть такой.

 

 

Текст: Полина Сурнина